Ариэль и Тамара - Страница 2

К оглавлению

2
* * *

И на следующую ночь, и на третью ночь Тамара не дождалась Ариэля. Когда же настал четвертый вечер и измученная девочка проскользнула на поляну, из-за деревьев показалась навстречу невысокая стройная фигура, и Тамару нежно обнял Ариэль.

— Дорогой мой, отчего ты не приходил так давно?

Тогда он невольно заплакал и рассказал Тамаре все, что произошло в ту ночь. И когда он кончил, Тамара вскочила и гордо спросила:

— Ариэль, повтори, как назвал меня твой отец?

— Он сказал, что ты блудница, — прошептал Ариэль. При этом в глазах Тамары засверкали слезы, краска залила ее грустное личико, она схватилась за сердце, наклонилась к Ариэлю и тихо спросила:

— А ты… что ты ответил?

— Я ничего не ответил, — угрюмо проговорил он.

Тогда Тамара опустилась на колени, закрыла лицо руками и горько заплакала. Ариэль прижался к ней, целуя, лаская ее, умоляя и успокаивая, но Тамара плакала и шептала:

— Я не блудница… а ты не заступился за меня!

Ариэль много раз покрыл поцелуями ее губки и волосы, и руки, и глаза и, наконец, подымаясь, произнес громким голосом:

— Слушай, Тамара. Я клянусь тебе Божьим именем, что с этой ночи ни мой отец, ни кто другой, даже сам царь Соломон, не оскорбит тебя безнаказанно при мне. Никогда и никто!

И он снова поцеловал Тамару, и Тамара сквозь слезы ответила ему на ласку. Тамара опутала шею Ариэля своими каштановыми волосами. И так они сидели долго, обмениваясь детскими ласками и нежными полусловами.

Месяц неподвижно несся в бездонной глубине темного неба; в его лучах, прерывавших густую зелень, резвились голубые алмазные искорки-пылинки. Густые ветви низко наклонялись над Ариэлем и Тамарой, словно прикрывая их мохнатою рукой.

И на следующую ночь Ариэль снова пришел на эту поляну; но в третий вечер Авиноам вторично подстерег его.

Ни госпожа Ноэми, ни рабы или рабыни не помнили, чтобы старый Эгуд когда-нибудь гневался так, как в этот раз. Несколько мгновений он молчал, а затем с ужасным проклятием кинулся в комнату сына.

Это было утром. Ариэль уже вернулся и спал.

Эгуд разбудил его тяжелым ударом по лицу.

Ариэль вскочил, мигом стряхнул с себя сон, отступил и воскликнул, прикрывая лицо руками:

— За что?

— Египтянин! — загремел Эгуд, — ты снова был с этой блудницей! Отверженец!

Ариэль стиснул зубы и подошел к отцу, чувствуя, как холодеет в нем сердце от предчувствия чего-то небывалого и неизбежного:

— Я ослушался, и ты можешь избить меня, — сказал он, глядя в потемневшие глаза Эгуда, — но ты не должен оскорблять честную девицу позорным именем. Не повторяй это больше.

Эгуд не поверил своим ушам. Вне себя, он ударил сына по темени. Кровь прилила к голове Ариэля, невыносимая злоба закипела в его груди и, расслышав новый крик отца: «блудница!», он изо всей силы размахнулся…

* * *

Еврейский закон говорит: поднявший руку на отца или мать — да будет побит камнями.

И вот дикая толпа собралась на площади пред великолепным Соломоновым храмом. Толпа ревела и бушевала, но когда вдали показалась процессия, наступила немая тишина.

Ариэль шел со связанными руками, едва прикрытый грубым холстом. Его глаза были опущены и лицо бледно и безжизненно.

А несколько сзади гордо шел высокий старик с поднятой седой головой и суровыми глазами. В его руке был круглый метательный камень.

Ариэля подвели к небольшой насыпи. Эгуд остановился против него. Толпа раздалась; тишина стала еще зловещее и мертвеннее; Ариэль поднял голову, вскрикнул — и камень Эгуда ударил его в лицо.

Толпа загудела, завыла, загрохотала. Камни со свистом дождем замелькали в воздухе, сталкиваясь между собой и добивая истерзанное тело. А старый Эгуд среди шума и крика упал на колени и дико закричал, подымая руки к небу:

— Господь карающий, пошли мне силу — я исполнил свой долг, укрепи же мою душу, Господи!

* * *

И в эту ночь, стоя у дерева среди светлой поляны, Тамара снова ждет. С темного неба ярко светит белый месяц; как серебро на фоне черного бархата, резко выделяется осыпанная лунным блеском стройная фигура Тамары в легкой длинной одежде. Минуты убегают, и чудится, что ветер шепчет: «не жди его, Тамара, он не придет»!

1898

2